Трансмутация [СИ] - Алла Белолипецкая

Розен процедил сквозь зубы какое-то немецкое ругательство. Макс ясно разобрал только слово Teufelsweib11 — явно относившееся к рыжей Сюзанне. Но та лишь искривила в усмешке свои ярко накрашенные губы. Рыжая дамочка чуть ли не наслаждалась всем происходящим.

— Так что, — продолжал Денис, — как только вы, господин Королев, раскроете свою эпохальную тайну, я отдам распоряжение — и местонахождение вашей дочки немедленно раскроют. Возможно, я даже пошлю кого-нибудь из своих людей, чтобы её доставили прямо сюда.

И тут, наконец, вступил в разговор отец Макса — доселе молчавший:

— Сперва убери вертушки, благодетель!

— А я уж думал, Алексей Федорович, что вы онемели за то время, что мы не виделись. По рукам. Я сегодня очень добрый. Только, брат, — он перевел взгляд на Макса, — ты ведь помнишь, о чем мы с тобой говорили в нашу последнюю встречу? Ну, помимо той сентиментальщины — про больше никогда?

— Я не забыл, — сказал Макс.

— Хорошо. Я напоминаю тебе об этом на тот случай, если вы все решили меня кинуть с вашим грандиозным секретом. Так ведь, кажется, говорили когда-то — кинуть, имея в виду: провести, одурачить?

— А смысл-то — нам тебя кидать? — Макс пожал плечами. — Без «Перерождения» это открытие всё равно ничего не стоит. Сами, без твоей помощи, довести его до практического применения мы не сумеем: ресурсов не хватит.

— Ладно. — Денис кивнул, полез в карман за мобильным телефоном и, набрав номер, сказал кому-то: — Электрокоптеры от головы поезда убрать.

Сам же Макс достал рацию, а не свой мобильный телефон. И стал ждать, когда Огюст Дюпен подтвердит, что приказ Молодцова исполнен.

9

Денис Молодцов ощущал возбуждение, какого не испытывал уже много лет кряду. Пожалуй, с тех самых времен, когда они с Максом учредили «Перерождение». Макс — во имя идеалистических устремлений. Он сам — ну, понятно: во имя неограниченной власти над миром. Его мать сказала ему тогда: «Ты хочешь поиграть в бога, сынок». Сказала без осуждения: просто констатировала факт.

Его мать вообще никогда его не осуждала — какие бы номера он в своей жизни ни откалывал. Да оно было и понятно: ей ли было кого-то осуждать — после всех её собственных художеств? И он тоже её не осуждал — даже когда она поведала ему кое-что. Много лет назад, когда она вдвоем с мужем вернулась с какой-то вечеринки в сильном подпитии. Дождавшись, пока её супруг уснет, она зазвала Дениса, тогда — двенадцатилетнего, на большую кухню их петербургской квартиры на Канале Грибоедова. И завела с ним разговор о его лучшем друге и однокласснике — Максиме Берестове.

— Знаешь, — пьяным голосом говорила она, — я ведь много раз думала, как бы отвадить его от нашего дома. Думала-думала, да так ничего и не придумала. Да и как тут придумаешь, когда он — ну прямо копия своего отца!

И теперь, много лет спустя, Денис откровенно радовался, что Макс теперь выглядит по-другому. Денису было бы неприятно исполнять то, что он задумал, глядя в прежнее лицо своего друга детства. Своего брата.

Конечно, Макс мог ему понадобиться еще на какое-то время: если открытие профессора нужно будет и впрямь доводить до ума. Кто справится с этим лучше, чем его гениальный и везучий друг? Но, как только все доработки будут завершены, везение его друга завершится — теперь уже навсегда. Довольно было играть с ним в игры. Как там говорилось в стародавнем кинофильме «Горец»: должен остаться только один?

И этим одним станет он, Денис Молодцов — единственный властелин этого нового мира. Не такого уж дивного — но зато его собственного. Он верил в свое чутье, а оно ему говорило: профессор не врет. И Максим — тоже. Эта новая разработка — она позволит ему, Денису, контролировать всё. Ему не надо будет больше играть в бога — он сам станет богом. А заодно — основателем новой, монотеистической религии.

Надо было только получить своё. И глупо было артачиться и отказывать этим дурачкам в их нелепых гарантиях. Куда они денутся от него — из вагона, полного его людей, вооруженных в буквальном смысле до зубов? А что касается всех остальных — ну, далеко ли они уедут по этой ветке? Прокатятся по берегу водохранилища? Да пусть покатаются — напоследок.

Денис отдал приказ своему начальнику службы безопасности: установить сверхмощное взрывное устройство на переднем электровозе этого поезда. Том самом, который увезет отцепленный состав. Так что Новый Китеж вскоре и впрямь станет невидимым. Прекратит существовать. И профессор со своими требованиями гарантий только приблизит конец всех новых китежан. О чем, конечно, ему и Максу предстоит узнать много позже — благо, взрывное устройство сработает от них далеко, звук взрыва будет для них — как отдаленный раскат грома.

Что могло бы еще сохранить жизнь новым китежанам — на некоторое время — так это пребывание в непосредственной близости от него самого, Дениса Молодцова. И, конечно, от Макса с профессором: эти двое — единственные из всех — нужны ему были живыми. Они еще не исполнили своих ролей в его пьесе.

10

Ньютон ничего не мог с собой поделать: поминутно переводил взгляд с Максима — в его новом обличье — на Дениса Молодцова. Он знал его еще ребенком и до сих пор не мог привыкнуть к его новому нордическому облику. В прежние времена Денис был очень похож на свою мать — ровесницу Светы и её подругу. Правда, теперь, много лет спустя, Виктория Молодцова выглядела моложе, чем её подруга в день своей гибели: сын устроил ей потрясающую трансмутацию. И отправил жить за границу — в Каталонию. Одну, без мужа — который безвестно отсутствовал уже много лет. Ньютон знал всё это доподлинно — потому как перед самым своим отъездом госпожа Молодцова навестила его в Москве. И позвала ехать с собой вместе.

— Тебе даже не нужно проходить трансмутацию, — жарко шептала Виктория ему в самое ухо. — Ты по-прежнему красив. Я никого в своей жизни не любила так, как тебя.

«Хорошо хоть, — подумал тогда Ньютон, — она не сказала: вообще никого не любила, кроме тебя».

— Извини, — сказал он ей, — что было — того никогда уж не вернуть.

Она не поняла потаенного смысла его слов12. Зато поняла другое: он отвергает её. Снова отвергает — как много лет назад. Тогда-то она и выложила ему всё — о чем он подозревал и прежде, только боялся даже самому себе признаться в этих своих подозрениях. А